Пока я мою волосы, мои мысли возвращаются к дому Матери и к тому дню, когда она украла меня. Я проигрываю воспоминания в памяти, хоть меня от них тошнит, или возможно, это от горячей воды. Выключив душ, вытираюсь, тем временем, дверь вновь открывается, и он закатывает внутрь мой чемодан.
Он шустрый. Его рука, быстро появившись, снова исчезает.
Мои пальцы дрожат, когда я наношу макияж и сушу волосы. Входя в комнату, отмечаю, что он надел черные джинсы, другую пару ботинок — эти коричневые, недешевые, — и зеленый свитер, который подчеркивает желтые крапинки в его глазах.
Я смеюсь, потому что его волосы влажные, значит, он тоже принимал душ.
— Что смешного? — его губы едва заметно изгибаются, будто он соглашается с чем-то, но не совсем уверен с чем именно.
— Ты принял душ у меня? — спрашиваю я.
Он кивает, осматривая меня.
На мне черные джинсы и красный свитер. Мои волосы свободно спадают на плечи, и, вопреки привычке, на моем лице густой слой макияжа, что совершенно необычно для меня, а на губах любимая красная помада.
Я держу за ручку чемодан на колесиках. Гензель, пластично и быстро двигаясь, делает шаг ко мне, чтобы взять чемодан.
— Давай-ка я возьму это, — он кивает на чемодан. — Все остальное из наших комнат уже лежит в машине.
Я нервничаю, когда мы бок-о-бок идем вниз по коридору. По-настоящему нервничаю.
«Это то, чего ты хочешь», — убеждаю я себя. — «Ты вновь хотела милого Гензеля. Помнишь?»
Да, но все равно нервничаю. От чего такие перемены?
Пока мы спускаемся на лифте вниз, я отмечаю, как он осматривает меня с головы до ног, оценивая, с восхищением. Он слегка сдвигается в сторону, и я клянусь, что замечаю, как он поправляет штаны.
Когда мы проходим через холл, его рука врезается в мою, и я испытываю странное ощущение, что он сделал это специально. Как будто сегодня он хочет прикасаться ко мне.
Это тоже странно для меня.
Автоматические двери раздвигаются, нас обдувает холодный ветерок, когда мы направляемся на парковку. Его автомобиль стоит рядом, под навесом отеля. Вдали, если посмотреть над кустарниками, окружающими отель, видны горные вершины, устремляющиеся к бледному небу.
Он отпускает ручку моего багажа и открывает для меня дверь, и когда я проскальзываю на свое место, я вдруг вспоминаю толщину его члена внутри моего горла. Внутри моей киски. Потому все это? Эйфория от секс-Леи? Все же сомнительно, потому что он завалил мою комнату знаками внимания до того, как вчера вечером мы поднялись в комнаты.
Я устраиваюсь удобнее и блокирую дверь, а затем замечаю открытый бардачок. Он заполнен батончиками "Нутригрэн" разных вкусов, двумя упаковками «Пепто» и небольшой бутылочкой имбирного эля.
*
— У меня действительно слабый желудок, — замечаю я, укладывая щеку на руку так, чтобы видеть его через нашу дыру.
— Мой — железный. Он может выдержать больше, чем я, — он едва заметно улыбается несчастной улыбкой. Это тип улыбки, которая порождает во мне вопросы, ем он занимается, когда покидает комнату.
— Это сомнительное достоинство, — отвечаю я.
— Возможно.
В тот же день она приходит за ним. Вернувшись, он целый час не разговаривает со мной, как всегда, сразу направляется к своей раскладушке, но останавливается возле дыры, чтобы просунуть две жевательные таблетки «Пепто Бисмол».
Той же ночью, после его стука, мы встречаемся у нашей дыры, и я пою, пряча от него слезы.
Мать перестала приносить ему карандаши, он сказал мне недавно:
— Только угольный карандаш и масляные краски.
Это означает, что дыра не станет больше, чем ширина его предплечья.
Всхлип вырывается из груди, и его рука стискивает мою.
— Что такое, Леа?
— Мне просто... одиноко.
*
Лукас.
Мы будем там через час, и я волнуюсь.
Я чертовки сглупил, согласившись взять ее с собой в это место. На протяжении всего дня, с того самого момента, как я увидел ее утром полусонную в кровати, я остро ощутил, что она в опасности. Возможно, я накрутил себя, но клянусь Господом Богом, в ее глазах этим утром появилась отрешенная решительность. Во мне поселилось предчувствие, словно ее это ранит.
Первые два часа я пытался с ней разговаривать на отвлеченные темы, черт, я знаю, это не самая лучшая идея. Я даже, мать вашу, не знал, что сказать ей, поэтому задавал бредовые вопросы, например, понравилось ли ей печенье, которое мы взяли с ней в фастфуд кафе.
Я дал ей одеяло, которое было сложено в багажнике, не то, которое используется в клубе, вместе с остальным постельным бельем. Это одно из тех, которым я пользуюсь в своей комнате, которое беру, когда уезжаю на пару дней. Оно мягкое, нежно-голубого цвета, и даже, скорее всего, натуральное, но это не та вещь, из-за которой я буду переживать, если что-то случится с ним, поэтому беру его с собой.
Я смотрю на Леа, как она кутается в одеяло, но чем дальше мы едем, тем больше она съеживается, словно тает на глазах. Сейчас мы проезжаем мимо Гранд-Джанкшн, и я чувствую себя до чертиков хреново, потому что уже на протяжении нескольких часов она притворяется, что спит.
Что мне ей сказать?
Я не очень хорош в таких делах.
Мне интересно, что бы она сказала, если бы я проехал поворот на заповедник государственного значения Арапахо, где расположен дом, а поехал прямо, прямиком в Денвер. Она выросла в Болдере. Может, она почувствовала бы себя лучше, если бы оказалась там.
Моя голова горит. Горло перехватывает.